Ой-ой-ой...
Можно поосуждать,
что каждый день одинаковый голос объявляют все те же станции.
Пока что еще не сдался им,
но чувствую,
что вот-вот
Мое тело выносит в адор.
Ощущение,
что у него на меня не остались чернила.
Но тогда я хочу, чтобы мной земля подавилась.
Ведь она и растит на убой.
Каждый день одинаковый голос объявляет все те же станции.
В этом голосе и не грома, и нет пролюбов.
Может быть,
этот голос самый родной,
самый искренний в мире голос.
Если так, то тогда все равно мне.
Если так, то тогда мне без разницы.
Я улыбку скривлю на праздниках.
Я почти научился искренней симулировать жизнь и радость.
В чем бы это ни измерялось,
как во рту поселилось хвори.
Так спасибо, что как живой ты, ты, ты, ты,
то тогда мне плевать словам между бетонных сварь.
Каждый день вольный голос из электрички свой романс,
доводящий до рвотных масс.
Он в отличие от закадричных и близких никогда не оставит нас.
По одним и тем же тропинкам,
обезвоженный крепким спиртом,
проползу на Голгофу на страшный суд и собою дорожку вытру.
Это и означает оставить след,
след,
к которому все стремятся,
отрывает от кости мясо.
Это и означает взрослеть.
Вот он,
милый ребенок,
этим летом закончивший школу,
переходит в рабочий класс.
По повину зубами клац,
словно красную ленту,
он заполнит с собой все банки,
и его совсем не останется мне.
Если так,
то тогда мне без разницы,
я улыбку скривлю на праздниках.
Я почти научился искренне стимулировать жизнь и радость.
В чем бы это ни измерялось,
как во рту поселилось хвори,
так спасибо,
что как живой ты,
ты,
ты,
ты,
то тогда мне плевать словам между бетонных сварь.
Каждый день пойми голос из электрички свой романс,
доводящий до лапных масс.
В отличие от закон вечных и близких,
никогда не оставит нас.